Лаэннек выслушивает туберкулезника в больнице Неккер, 1816 год. Настенное панно работы Теобальда Шартрана (1849-1907), перистиль в здании Сорбонны. 1889 год.
8 марта 2017 года, 20:50
Комментировать
Читать еще:
стетоскоп, туберкулез
8 марта 1817 года датирован самый первый осмотр больного с использованием трубки — стетоскопа, позднее сопоставленный с данными вскрытия. С тех пор трубка, а затем фонендоскоп, стали первыми инструментами диагностики и атрибутами врача. Французский терапевт Лаэннек изобрел стетоскоп, чтобы светские условности не мешали обследовать женщин, а начинал отрабатывать свою методику на будущей жене.
Рене-Теофиль-Ясент Лаэннек предпочитал второе из своих имён. Знакомые называли его Теофилем, как и его отца — юриста, бретонского аристократа и владельца усадьбы под названием Керлуарнек. Отношения двух Теофилей были сложными. Когда сыну исполнилось 5 лет, его мать умерла при родах. Теофиль-старший отослал сыновей к своему брату Гийому, объясняя, что вот он теперь вдовец, а у Гийома есть жена, которая позаботится о мальчиках. Брат ответил, что это странно, однако детей принял и воспитал вместе со своими.
Когда же Теофиль-старший женился, он не позвал детей к себе, потому что они, дескать уже подростки, и им лучше жить у Гийома в большом городе Нанте, где есть чему поучиться.
Чтобы Гийому было чем оплачивать их учёбу, папаша Лаэннек прислал брату бумаги по судебному иску его новой жены к родственникам: «Вот вам иск, что выиграете — всё ваше».
Из двух братьев, которые росли в его семье, врач Гийом Лаэннек больше любил Теофиля, поскольку тот явно обнаруживал склонность к медицине. Второй брат Мишо (Мишель) пошёл в отца и стал юристом. Росли они как полагается бретонцам среднего достатка: кельтские танцы, песни, стихосложение, охота со спаниелем и токарный станок. Со всем этим Теофиль сочетал коллекционирование минералов и бабочек, а также изучение греческого — чтобы читать Гиппократа в оригинале.
Медицинская практика у него началась в 14 лет, когда те края охватила война с шуанами — партизанами, не признававшими французское революционное правительство. Мальчик поступил в армию хирургом третьего разряда и в конце войны умел всё, что полагалось военному врачу, а также без особых переживаний вскрывал трупы.
Восстание ещё не было подавлено, когда выяснилось, что можно навестить отца на ферме, где он прятался от кредиторов. Теофиль пешком прошёл 50 километров через лес, кишевший недобитыми шуанами, чтобы провести лето с отцом. Оказалось, им хорошо вместе. Старший Лаэннек был бесшабашен, весел и расчётлив. За это сын с того лета очень полюбил отца, хоть и знал ему цену.
Выучиться на врача в Париже стоило втрое больше, чем в Нанте, но лучшее образование давали в Медицинской школе, которую возглавлял личный врач Наполеона Жан-Николя Корвизар (1755-1821). Он один во Франции владел техникой выстукивания — перкуссии, и к удивлению персонала клинической больницы Шарите мог ещё до превращения пациента в труп предсказать результат вскрытия. По совету отца Лаэннек поехал поступать к Корвизару. Правда, отец дал только треть нужных для этого денег, остальные доложил дядя Гийом.
Врачам старшего поколения революция дала свободный доступ к телам умерших. В «Шарите» вскрывали всех больных, и студентам было на что посмотреть. Лаэннек не вылезал из морга, и в 21 год имел на своём счету несколько открытий. Он показал, как отделить для демонстрации паутинную оболочку мозга, как по виду раны перерезанного бритвой горла различить убийство и самоубийство, и первым описал перитонит.
За время работы в анатомичке Теофиль порезался 8 раз. Он очень боялся заразиться и впоследствии на вскрытиях со своими студентами старался работать пинцетом, и не жалел хлорной извести, но было уже поздно — на восьмой раз, в 1806 году, он заполучил туберкулёз.
Корвизар ценил хороших студентов и часто приглашал их к себе обедать, усаживая за стол по сто человек. Узнав об этом, Лаэннек-отец попросил сына выхлопотать ему через личного врача Наполеона какое-нибудь место в Париже. Дескать, в этом случае он сможет оплатить учёбу сына сполна.
Рене Теофиль Гиацинт Лаэннек (1781-1826), изобретатель стетоскопа и основоположник метода инструментальной аускультации в медицине. Рисунок, который сделал его английский ученик Чарльз Джеймс Блазиус Уильямс (1805-1889) в последний год жизни Лаэннека. Из мемуаров Уильямса, издание 1884 года, стр. 46.
Юноша отвечал, что не доверяет Корвизару: «он выдающийся клиницист, только ему лень лишний раз поглядеть на больного, не то что писать». Это было сказано со знанием дела — Лаэннек постоянно готовил для издаваемого Корвизаром журнала статьи, получая гонорар через раз. Случались там и утечки идей: когда Лаэннек разработал классификацию болезней с делением опухолей на злокачественные и доброкачественные, начальник его лаборатории Гийом Дюпюитрен (1770-1835) тут же написал об этом, и статья Дюпюитрена вышла раньше.
Скандал не только разделил медицинский Париж на два лагеря. Он обозначил разочарование молодых врачей в предшественниках, «солдатах империи». Лаэннек и его друзья теперь делали всё назло:
Вы обласканы Наполеоном и купаетесь в золоте — мы волонтёрами бесплатно лечим бедных, которых вы калечите на войне.
Вы в восторге от вашего императора — мы сочиняем про него куплеты, называя не иначе как «коррюптёр» (тот, кто всё портит).
Вы презираете мёртвые языки — мы учим латынь, чтобы не пугать пациентов, и греческий, чтобы защищать диссертации о Гиппократе.
Вы отрицаете Бога, мы станем ходить в церковь и встретимся с римским папой. Когда папа приезжал в Париж венчать Наполеона, вырвавшего у него из рук императорскую корону, католическая конгрегация представила ему самых толковых студентов-католиков во главе с Лаэннеком. Понтифик очень удивился и изрёк: «Современный образованный молодой врач, и чтобы ещё благочестивый — это чудо».
При всей кажущейся смехотворности Лаэннек только выиграл от подобного протеста. Во-первых, как волонтёр он накопил громадный клинический опыт. Вскрывая тела больных, которых он вёл бесплатно, Теофиль научился ставить диагноз при первом осмотре. Во-вторых, в Париже оказалось немало истых католиков, которые ждали смены режима. И они охотно приглашали к себе молодого доктора для консультации уже за хорошие деньги. Наконец, в 1809 году кардинал Парижский сделал его своим личным врачом. Лаэннеку пришлось потратиться на костюм с журнальной картинки, цилиндр и шпагу, но жалованье в 3000 франков годовых было втрое больше доходов самого благополучного сельского доктора.
Тем временем папаша Лаэннек перезаложил всё своё имущество, и братья испугались, что он попадёт в долговую яму, а родовое имение конфискуют кредиторы. Этого они допустить не могли, потому что мечтали, заработав в Париже денег, вернуться в родную Бретань и жить в своё удовольствие, гуляя с ружьём и собакой. Юрист Мишо через суд добился отрешения отца от права распоряжаться усадьбой Керлуарнек. За это он и Теофиль обязывались выплачивать папаше пенсион 600 франков ежегодно. Вскоре после суда Мишо умер от туберкулёза, и отец сказал Теофилю: «Если ты лишишь меня пенсиона, то будешь как Дюпюитрен, который выжил из Парижа отца, мать и сестру». Этот запрещённый приём сработал. «Дорогой папа, я буду делиться с вами так, чтобы вы всегда жили не хуже меня».
Лаэннек-младший был в моде и жил в Париже вполне сносно. Помимо зарабатывания денег, он видел свою задачу в минимизации ущерба, наносимого народу режимом. Когда в 1814 году отступающий Наполеон сражался уже в самой Франции и больницы были забиты ранеными, Теофиль не вылезал из госпиталей, хотя по слабости здоровья призван быть не мог. Он собрал в одном корпусе всех раненых-бретонцев — те страдали сильнее других, потому что слабо понимали французский и боялись умереть без католического причастия. Сдача Парижа и появление на улицах города «диких казаков» Лаэннека нисколько не пугало. Как врач он знал, что хуже войны ничего не бывает.
Восстановилась монархия Бурбонов, оппозиционные друзья Лаэннека пришли к власти. Слишком ревностные сторонники Бонапарта потеряли свои места, и весной 1816 года Теофилю предложили возглавить лучший стационар Парижа — госпиталь Неккер. Больница — это студенты, бесплатная рабочая сила для широких клинических исследований. Тут очень вовремя возникла идея, знакомая нашему герою и по детским играм, и по книгам Плиния-младшего. Если приложить ухо к бревну, то слышно любое прикосновение к нему, даже булавочный укол.
Карикатуры на медиков, не использующих инструментов при осмотре больных. Слева вверху: до изобретения стетоскопа. На цветной гравюре работы шотландского карикатуриста Айзека Крукшенка (1803) невежественные врачи не могут распознать беременность пальпацией и подсчетом частоты пульса. Слева внизу: картина французского художника Абеля Февра (1867-1945) «Осмотр», 1898 год. Справа: обложка посвящённого медицине номера сатирического журнала «Л’Ассьетт о Бёр», художник также Абель Февр, 1902 год.
Судя по записным книжкам Лаэннека, первым пациентом, на котором эту идею испытали, была мадам Жакмин Аргу — женщина двумя годами старше Теофиля, платная компаньонка кузины его матери. В страхе перед наступающими казаками кузина бежала из своего парижского особняка, оставив хозяйство на мадам Аргу. С той ничего страшного не произошло, но во дни оккупации Жакмин волновалась вплоть до сердечного приступа. Лаэннек лечил её с 1805 года, а теперь ещё регулярно успокаивал и заверял, что это нервное. Их взаимная симпатия росла. Чтобы соблюсти приличия, осенью 1816 года врач решил прослушать стук сердца мадам Аргу через тетрадь, свёрнутую в трубочку.
Количество и громкость звуков поразили его. На следующий день Лаэннек выслушал таким образом всех пациентов своей больницы — более 100 человек. К вечеру стало ясно, что физиологические изменения внутри организма выдают себя звуками. Оставалось наблюдать, сопоставляя данные вскрытия с необычными звуками, рождавшимися в сердце и дыхательных путях.
Первой больной, чья история заслуживала внимания, стала 40-летняя горничная Мари-Мелани Бассет, госпитализированная с воспалением лёгких. 10 лет назад она после третьих родов жаловалась на отёки, какой-то шарлатан дал ей сильное мочегонное, после чего здоровье Мари-Мелани стало сдавать. 1 января 1817 года ей поручили провести праздничный день с больным, после чего на женщину напала небывалая слабость. Она задыхалась и не могла подняться по лестнице. В больницу не хотела — из 1000 пациентов госпиталя Неккер 150 оставались там навсегда. Но выхода не было.
8 марта Лаэннек первый раз провёл её исследование «цилиндром», как назывался тогда новорожденный прибор. Дыхательные шумы в некоторых областях не прослушивались. Возможно, это была совсем «новая» тогда болезнь — отёк лёгких. По мере наблюдения отёки во всех областях тела больной нарастали, пульс делался слабее, конечности холоднее, пока 2 июня не наступила смерть. На вскрытии из лёгких ручьём потёк серозный выпот, что и подтвердило диагноз.
Среди несимпатичных Лаэннеку особенностей врачей-«солдат империи» была привычка испытывать всё новое сначала на бедных. Теофиль, напротив, экспериментировал и на больных, за которых ему платили. Летом 1817-го ему как раз попалась умирающая от ревматической болезни сердца мадам де Сталь (1766-1817). Эта оппозиционная Бонапарту писательница была на редкость капризной пациенткой, и позвали Лаэннека, потому что прошёл слух, будто он делает нечто особенное. Правильный диагноз «цилиндр» не обеспечил: Теофиль предположил наличие в груди скопления жидкости, которого на вскрытии 17 июля не наблюдали. Зато сообщение, которое сделал личный доктор о болезни писательницы, стало первым официальным упоминанием нового метода исследования.
Деревянный стетоскоп Лаэннека. На рис. 1-3 прибор показан снаружи и в разрезе. Рис. 4: обтюратор (пробка) стетоскопа. Рис. 5: внутренний корпус прибора. Рис. 6: соотношение ширины канала и корпуса стетоскопа. Иллюстрация к первому трактату Лаэннека об инструментальной аускультации. Париж, 1819.
«Спеши, — писал Лаэннеку отец, — где-то рядом Дюпюитрен и другие конкуренты». Хотя сам Лаэннек был измотан сотнями выслушиваний в день, и выглядел так плохо, что у постели мадам де Сталь доктора заметили «его самого нужно класть в больницу», спешить стоило.
Четвертый по счёту счастливый случай в истории стетоскопа опять связан с женщиной: тем же летом 27-летняя пациентка с лихорадкой и кашлем никак не могла замолчать на осмотре. Так обнаружилось, что голос тоже стоит исследовать, потому что у данной больной в определенной точке груди речь почему-то звучала в трубке намного громче, чем в прочих местах. Лаэннек предположил, что на этом месте туберкулёзная каверна. Скорое — увы — вскрытие показало, что он прав. Наконец в руках врачей оказался метод обнаружения такой патологии, как туберкулёз; прежде до вскрытия его толком не отличали от пневмонии. С таким козырем можно было делать сообщение в Академии наук.
Но предварительно Лаэннек подобрал новый материал для своего «цилиндра». Стекло и металл при большой прочности плохо проводили звуки сердца. К тому же — и это было важно для Лаэннека как для врача по вызову — трубка из них охлаждалась на морозе. Современные пациенты, которых участковый терапевт слушает ледяным фонендоскопом, поймут сомнения Лаэннека. Поскольку Теофиль умел и любил работать на токарном станке, он вытачивал цилиндры из разных пород дерева сам. Сначала себе — потом в подарок другим врачам. После его смерти в мастерской остались заготовки для десятков стетоскопов.
Сообщение Лаэннека приняли с восторгом. Составитель медицинской энциклопедии Франсуа-Виктор Мера писал, что аускультация при помощи стетоскопа восхитительна, только жаль, что теперь врачи могут утратить виртуозные навыки диагностики по пульсу, цвету мочи и запаху кала. Примерно как в наше время старые профессора возмущались, что на консультациях молодежь начинает излагать суть проблемы не с жалоб и данных аускультации, а сразу с результатов УЗИ. Сам Лаэннек смеялся над этим и писал: «Это всё равно что отказываться ездить по Парижу в кабриолете из опасения утратить навык перепрыгивания через лужи на тротуаре».
Многие из принципа отказывались верить в аускультацию или слушали только прикладывая ухо к телу. Но трубка вошла в моду за границей — новая парижская штучка! — а оттуда вернулась во Францию. Трубка ещё и успокаивала больных: у врача теперь есть инструмент, которым он хоть что-нибудь может сделать. Все желали, чтобы их выслушивали, так что медикам пришлось учиться и покупать руководства Лаэннека. Они стоили 15 франков, и ещё три франка — прибор.
Как заметил патриарх фонокардиографии Генрих Кассирский (1929-2013), «когда говорят, что во врачевании есть элемент искусства, то аускультация — яркий пример. Мало знать и понимать, что представляют собой тоны и шумы сердца, когда и при каких пороках они возникают. Их надо уметь услышать». Вот где пригодилась высокая общая культура и музыкальность Лаэннека. Своему искусству он учил бессчётных студентов из Британии, Бельгии, Германии, Австрии, Швейцарии, Испании, Италии, Греции, Голландии, Польши, Швеции, России, а также с острова Ньюфаундленд, из США и Мексики.
Лаэннек стал знаменит и богат. Теперь ему платили 6 тысяч франков за вызов и 50 тысяч в случае выздоровления пациента. Когда его папаша узнал через своих шпионов на почте, сколько зарабатывает сын, то предъявил претензии на свою половину: «Его состояние превышает 300 тысяч, а он не может найти пары тысяч для отца, которому скоро уж 80».
Осмотр больного с использованием стетоскопа вскоре после изобретения этого инструмента. Прототипом доктора на картинке послужил, видимо, сам Лаэннек: совпадают внешний облик и малый рост. Когда Лаэннек обследовал рослого пациента, со стороны это выглядело примерно вот так. Иллюстрация к написанной Франсуа Виктором Мера (1780-1851) статье о стетоскопе («пекторилоке») из XIV тома «Энциклопедии медицинских наук», между стр. 34 и 35. Париж, 1819.
Папаше перепало несколько тысяч, когда сын умер раньше отца, пережившего его на десять лет. Парадоксально, великий врач Лаэннек не признавал, что у него самого туберкулёз, и не верил ученикам, слышавшим характерные хрипы. Он успел жениться на мадам Аргу, и судя по их переписке, этот продолжавшийся два года брак был счастливым. За несколько часов до смерти 13 августа 1826 года Теофиль наконец осознал, что происходит, сам снял обручальное кольцо и отдал его жене — «чтобы потом не пришлось никого просить это сделать потом».
Вдова умерла в 1847 году, и была похоронена в одной могиле с мужем. В 1934-м их разлучили: до властей вдруг дошло, что Теофиль Лаэннек — национальное достояние и произвёл переворот в науке. Ему соорудили гробницу в центре кладбища, останки тщательно отделили от костей супруги, вырыли новую могилу, но перед повторным погребением поставили гроб на несколько дней в церкви для отдания почестей. За эти несколько дней на кладбище собрались тысячи бретонцев. Они выстроились в очередь: каждый спускался в будущую могилу Лаэннека, чтобы прилечь там на некоторое время. Больные верили, что пребывание в могиле великого врача им поможет. Говорят, были случаи исцеления.
Источники и дополнительные материалы:
— Описание случая Мари-Мелани Бассе в первом издании трактата Лаэннека об аускультации. Том II, стр. 32-39. 1819
— Charles Williams. Memoirs of life and work. (Воспоминания ученика Лаэннека Чарльза Уильямса, с рисунками из записной книжки автора 1815-1826 гг.), стр. 41-49. London, 1884
— Jacalyn Duffin. To see with a better eye: a life of R.T.H. Laennec. (Наиболее современная биография Лаэннека, созданная в 1994 году; первая на английском языке). Princeton, 2014
— Roger Kervran. Laennec médecin breton. (Биография Лаэннека, написанная бретонцем, с акцентом на некоторые местные особенности) Paris, 1955
— Генрих Кассирский. «Мелодии сердца». (Очерк о Лаэннеке и фонокардиографии из сборника очерков и рассказов отца и сына Кассирских), стр. 133-163. Москва, 2012
